Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]
— Сюда, — шепнул бармен, увлекая меня в глубину зала.
Позади рояля, стоявшего в центре бара, рухнув на столик, дремала элегантная молодая женщина.
Ей с трудом можно было дать лет тридцать. Она была блондинкой, но натуральной блондинкой, почти шатенкой. В своей норковой шубке она устроилась на мягком диванчике. Волосы свисали ей на лицо. Был виден только левый глаз, мрачный и мутный, он смотрел так же отсутствующе, как мертвые глаза ее мужа.
Женщина явно была пьяна, абсолютно пьяна, после такой стадии опьянения люди впадают в полузабытье. Она еще что-то сознавала, но сознание ее спряталось так глубоко, что с трудом позволяло ей понимать лишь то, что творилось в непосредственной близости от ее столика.
— Вот уже три часа, как она в таком состоянии! — в ярости буркнул бармен.
— Что с ней?
— Она выпила полдюжины порций виски. Но могло быть и хуже.
С важным и таинственным видом он вытащил из кармана трубочку с таблетками и властно сунул ее мне в ладонь.
Я оторопело посмотрел на трубочку.
— Что это?
— Гарденал. Если бы я не присматривал за ней краем глаза… Надо сказать, она вела себя весьма странно… Я никогда не видел ее такой.
— Вы ее знаете?
— Супруги Массэ часто заходят сюда. Еще до свадьбы…
Мадам Массэ попыталась приподнять голову, но из этого ничего не вышло, и она снова рухнула на столик. Теперь молодая женщина почти лежала на диванчике. Юбка ее задралась, обнажив очень красивые ноги. Как два идиота, бармен и я невольно покосились на них.
— Что дальше? — спросил я.
Он сразу же пустился в дальнейшие рассуждения. Теперь тон его стал патетически-театрален.
— Видите ли, сначала я подумал, что она кого-то ждет: она выглядела совершенно нормально. А потом она принялась пить…
Она сидела здесь более трех часов! Значит, она ничего не знает о смерти своего мужа. Я начинал приходить к убеждению, что все эти люди — герои какой-то загадочной драмы. Может быть, бросившись под мою машину, Жан-Пьер Массэ хотел таким образом покончить с этой игрой?
Бармен продолжал:
— За вторым стаканом виски она принялась хныкать, причем она сидела за столиком совершенно одна…
Напустив на себя еще более скорбный вид, он неуверенно взглянул на меня и пробормотал:
— You see?
Он был так комичен, что, несмотря на всю серьезность ситуации, я едва удержался, чтобы не рассмеяться.
— И тогда, за четвертым стаканом… К счастью, я вижу, как орел. Я готовил за стойкой коктейль «американос», когда увидел, что она достала из сумочки эту трубку. Вы можете сказать, что многие люди принимают кучу различных лекарств… Но моя жена лечилась гарденалом, трубочка очень тонкая, и я сразу ее опознал. Зачем мадам это надо, скажите на милость?
Явно парню было не занимать добродушия и участия. Случившееся буквально потрясло его.
— Вы ведь американец, не правда ли?
Этот вопрос, адресованный человеку в форме полковника армии США, был настолько нелеп, что я-таки рассмеялся. Бармену это не понравилось, и его лицо сделалось еще более скорбным.
— Вас это забавляет!.. Но я не сдрейфил! Я подумал про себя: «Только не это, красотка!» В баре! Нет, вы представляете себе? Такие вещи, как и любовь, следует делать дома. Мне пришлось попотеть, чтобы вырвать у нее из рук эту чертову трубочку. Вы представить себе не можете, сколько силы появляется у женщины от отчаяния! Чтобы успокоить ее, пришлось налить ей еще виски. Это тоже убивает, но более медленно. Ну что, вы заберете ее?
— Да.
— Я помогу вам ее вывести. К счастью, посетителей сейчас немного.
Наклонившись, бармен ухватил женщину за отвороты шубки, чтобы поднять.
— Эй! — позвал он. — Мадам Массэ! Приехали! Взгляните, за вами прибыл ваш друг…
Опершись обеими руками о столик, она хотя и с явным усилием, но все же смогла сосредоточить на мне свой взгляд. Эта женщина не была хорошенькой, куда больше: она была бесконечно очаровательной. Даже опьянение не лишило ее этого очарования. Она была из тех женщин, на которых невозможно не смотреть, пусть даже рядом с тобой находится твоя собственная супруга. В ней чувствовалась порода.
Это может показаться глупым — говорить о пьяной женщине: «В ней чувствовалась порода». И все же это было именно так.
У нее была скромная косметика, скулы украшало несколько веснушек, правильной формы нос, чувственный рот накрашен бледно-розовой помадой.
— Я хочу видеть моего мужа, — пробормотала она.
И снова рухнула головой на столик. Бармен взял ее за подбородок и потянул вверх. Мне это не понравилось, и я резко оттолкнул его руку. В ответ он скорбно посмотрел на меня. Мимикой бармен владел в совершенстве.
— Ну же! Вам пора идти, мадам Массэ! — сказал он.
— Я жду Жана-Пьера!
— Но ваш муж дома, не так ли, месье?
При этом бармен подмигнул мне.
— Правда ведь, мсье Массэ дома и дожидается свою женушку?
Ситуация становилась кошмарной. Вместо ответа я взял мадам Массэ в охапку и направился к выходу. Бармен нес ее сумочку.
Прижав голову к моей груди, женщина беспрестанно что-то шептала. Влюбленная парочка недоуменно глазела на нас. Бармен что-то сказал им — я не понял что. Затем мы втроем очутились на улице под дождем. Туман сгущался. Свет фонарей тонул в этом тумане, силуэты прохожих были нечетки, расплывчаты. Дома сливались в единую, похожую на обрыв стену, в которой смутно блестел свет окон.
— Подождите, я открою дверь машины, — забежал вперед бармен. — Это «кадиллак»?
— Почти что.
— Славная тачка. Много жрет?
— Много.
Я усадил мадам Массэ на переднее сиденье, аккуратно прислонив к подлокотнику. Голова ее склонилась набок; точно так же лежала на бордюре тротуара разбитая голова ее мужа.
— Скажите, сэр, а что мне делать со счетом за выпитое виски?
Я достал из кармана пачку банкнот. Бумажником я не пользовался с первого дня своего пребывания во Франции. У нас бумажники сделаны по размеру доллара, поэтому громадные европейские купюры в них не помещались. И потом мне казалось, что все остальные деньги, кроме долларов, не имеют настоящей ценности.
— Сколько?
— Три тысячи.
Я дал ему пять тысяч и сказал, что сдачу он может оставить себе.
* * *Очутившись за рулем машины наедине с ничего не соображающей женщиной, я на мгновение усомнился в правильности своих действий. Я не знал, что мне делать. Отвезти ее домой — это понятно, а что дальше? Оставить там на попечение горничной? Поручив горничной неблагодарную задачу рассказать всю правду своей хозяйке, когда та придет в чувство? Нет, это было бы не по-мужски. Конечно, я был полным идиотом, начав играть в бойскаута, решив сообщить о смерти Массэ самолично. Если бы я не вмешался в работу полицейских, то сейчас наслаждался бы праздничной атмосферой у Фергюсонов. Шумная возня детворы, свет, смех, виски «Бурбон» помогли бы мне забыть все происходящее… И однако же я вмешался, и получается, должен довести начатое до конца.
— Мадам Массэ…
Женщина не ответила. Ее плечо скользнуло к двери, и она прижалась к ней в трогательной позе испуганного зверька, прячущегося в своей клетке.
Из-за тумана в Булонском лесу я заблудился. Мне хотелось самому найти дорогу, никого не спрашивая, но все аллеи были похожи одна на другую — те же редкие фонари и голые деревья. Однако это блуждание не вывело меня из себя, а, наоборот, успокоило разыгравшиеся нервы. Теперь я ясно видел всю нелепость происходящего. Часом раньше, пусть против своей воли, я послужил причиной смерти человека, а сейчас еду в машине-убийце с его женой!
Исколесив несколько километров, в конце концов выехал к Сене, что позволило мне сориентироваться. Мадам Массэ по-прежнему находилась в забытьи. В таком состоянии любой мог отвезти ее куда угодно. Ее душа покинула тело. Тело, впрочем, было великолепным. Я неоднократно пытался заговорить с ней, но она только жалобно стонала.
Мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить ее из машины. Вместо того чтобы помочь мне, она, собрав остаток сил и воли, вцепилась в сиденье.
— Прошу вас, мадам!
Она простонала:
— Нет, не хочу! Не хочу!
Она была похожа на маленькую девочку, и я вспомнил Дженнифер, когда ей удаляли гланды. Она так же боялась выйти из машины, когда я остановился у клиники.
— Прошу вас, мадам. Посмотрите, мы уже у вашего дома! Вы узнаете ваш дом?
Тихо качнув головой, она взглянула на фасад дома. Затем последовал кивок согласия.
— Тогда пойдемте!
— Нет. Я пойду только тогда, когда Жан-Пьер придет сюда…
— Нужно идти…
Вцепившись в руль, она скрестила на нем руки.
— Я хочу видеть Жан-Пьера…
И тогда я совершил нечто, весьма напоминающее подлость. Чтобы переломить ее упрямство, я жалко прошептал срывающимся голосом:
